Человек влюблен и любит то, что исчезает.(с)
кажется, я что-то потеряла.
я смотрю на людей, чьё творчество- концентрат их внутреннего дерьма, и чувствую глухую зависть. дистилированная злость, боль, похоть, тоска- всё заточено до предела и вынесено на обзор широкой публики.
я так не могу.
я всегда злилась. всегда училась контролировать свою агрессию. видела, как она отталкивает тех, кому я хотела бы нравиться, даже будучи направленной совсем не на них. я глушила её, перерабатывала, подавляла. чистая, как слеза, злоба, медово-сладкий садизм, вспышки бешеной агрессивности- всё это я свивала в тугой жгут и укладывала плотными витками вглубь себя.
это- нормальная расплата за жизнь в социуме, я привыкла и выучилась вести себя правильно. усилием воли разжимать сведённые злостью пальцы и зубы, ненависть гасить ресницами, прикрывая глаза, улыбаться и смеяться, когда хочется заорать и швырнуть что-то о стену. я славная и спокойная. я ношу одежду пастельных цветов, ем трижды в день, ничего не употребляю, здороваюсь при встречах и регулярно принимаю душ.
это нормально. это в порядке вещей. иначе нельзя.
она снова качает головой:
''Наташка, ты слишком злая''
но я стараюсь, мама. я каждый день очень стараюсь, почему этого недостаточно?
''почему ты такая злая?''
я не знаю, откуда мне знать? мой организм вырабатывает чего-то слишком много или мало, или это какая-то травма, о которой я не помню, или это просто я такая, какой должна быть? разве я в этом виновата?
''ты слишком злая, знаешь?''
почему? потому что могу быть грубой с теми, кто мне неприятен? да что в этом такого?
''ты злая.''
да почему? в чём дело? что я опять делаю не так? разве я причинила кому-то вред?
может, именно потому мне так легко всегда было разрывать социальные контакты. за исключением крохотной горстки людей, мне все они в тягость, и я только и жду повода швырнуть их в печь своего гнева.
нет. мне не жаль.
нет. не буду скучать.
чем я взрослее, тем больше я скована панцирем морали и наработанных принципов. раньше, очень давно, я постоянно мечтала о том, чтобы в мои руки попал обездвиженный человек, и я могла бы безнаказанно сделать с ним, всё, что угодно. я представляла себе тепло и вонь внутренностей, визги и вопли, хруст и хлюпанье. это приводило меня в восторг, меня трясло от радости и желания, как охотничью собаку перед спуском с поводка:''ДАЙ! ДАЙ! ДАЙ!''
затем этот человек мысленно превратился в престуника. затем круг необходимых преступлений стал совсем небольшим. а затем я и вовсе запретила себе думать о подобном.
с приходом в феминизм я отказалась от единственной своей отдушины- БДСМ-практик, и пружина свернулась ещё туже.
а теперь я вижу столько тех, кто просто орёт о своей злости и боли, и оказываются принятыми. это злит меня ещё больше и ранит- что,так было можно? всё моё творчество выскобленное и чистенькое, лаковое, рафинированное и дезодорированное, меня в нём так мало, как вообще возможно. и теперь, пытаясь даже просто нарисовать что-то, что мне ближе...у меня ничего не выходит. я порчу карандаши и страницы, гора ошмётков ластика растёт, а я не могу, не могу, не могу. у меня не выходит. я так долго держала эту бешеную тварь в наморднике и на цепи, что теперь её и гавкнуть не заставишь. я- мурена, которую растили в стеклянной банке. даже если поставить банку в океан, ей уже никак не выпрямиться и не разогнаться.
кажется, я что-то потеряла. что-то важное.
я смотрю на людей, чьё творчество- концентрат их внутреннего дерьма, и чувствую глухую зависть. дистилированная злость, боль, похоть, тоска- всё заточено до предела и вынесено на обзор широкой публики.
я так не могу.
я всегда злилась. всегда училась контролировать свою агрессию. видела, как она отталкивает тех, кому я хотела бы нравиться, даже будучи направленной совсем не на них. я глушила её, перерабатывала, подавляла. чистая, как слеза, злоба, медово-сладкий садизм, вспышки бешеной агрессивности- всё это я свивала в тугой жгут и укладывала плотными витками вглубь себя.
это- нормальная расплата за жизнь в социуме, я привыкла и выучилась вести себя правильно. усилием воли разжимать сведённые злостью пальцы и зубы, ненависть гасить ресницами, прикрывая глаза, улыбаться и смеяться, когда хочется заорать и швырнуть что-то о стену. я славная и спокойная. я ношу одежду пастельных цветов, ем трижды в день, ничего не употребляю, здороваюсь при встречах и регулярно принимаю душ.
это нормально. это в порядке вещей. иначе нельзя.
она снова качает головой:
''Наташка, ты слишком злая''
но я стараюсь, мама. я каждый день очень стараюсь, почему этого недостаточно?
''почему ты такая злая?''
я не знаю, откуда мне знать? мой организм вырабатывает чего-то слишком много или мало, или это какая-то травма, о которой я не помню, или это просто я такая, какой должна быть? разве я в этом виновата?
''ты слишком злая, знаешь?''
почему? потому что могу быть грубой с теми, кто мне неприятен? да что в этом такого?
''ты злая.''
да почему? в чём дело? что я опять делаю не так? разве я причинила кому-то вред?
может, именно потому мне так легко всегда было разрывать социальные контакты. за исключением крохотной горстки людей, мне все они в тягость, и я только и жду повода швырнуть их в печь своего гнева.
нет. мне не жаль.
нет. не буду скучать.
чем я взрослее, тем больше я скована панцирем морали и наработанных принципов. раньше, очень давно, я постоянно мечтала о том, чтобы в мои руки попал обездвиженный человек, и я могла бы безнаказанно сделать с ним, всё, что угодно. я представляла себе тепло и вонь внутренностей, визги и вопли, хруст и хлюпанье. это приводило меня в восторг, меня трясло от радости и желания, как охотничью собаку перед спуском с поводка:''ДАЙ! ДАЙ! ДАЙ!''
затем этот человек мысленно превратился в престуника. затем круг необходимых преступлений стал совсем небольшим. а затем я и вовсе запретила себе думать о подобном.
с приходом в феминизм я отказалась от единственной своей отдушины- БДСМ-практик, и пружина свернулась ещё туже.
а теперь я вижу столько тех, кто просто орёт о своей злости и боли, и оказываются принятыми. это злит меня ещё больше и ранит- что,так было можно? всё моё творчество выскобленное и чистенькое, лаковое, рафинированное и дезодорированное, меня в нём так мало, как вообще возможно. и теперь, пытаясь даже просто нарисовать что-то, что мне ближе...у меня ничего не выходит. я порчу карандаши и страницы, гора ошмётков ластика растёт, а я не могу, не могу, не могу. у меня не выходит. я так долго держала эту бешеную тварь в наморднике и на цепи, что теперь её и гавкнуть не заставишь. я- мурена, которую растили в стеклянной банке. даже если поставить банку в океан, ей уже никак не выпрямиться и не разогнаться.
кажется, я что-то потеряла. что-то важное.